Может быть, именно поэтому ему было так трудно говорить Колли те вещи, которые обычно хотят слышать женщины. Что она красива. Что он любит ее. Что она для него дороже всего на свете, а все остальное не имеет значения.

Он не мог повернуть время вспять и изменить себя или исправить свои упущения. Но на этот раз он твердо решил стоять до конца. Он был намерен пережить этот кризис вместе с ней, хочет она того или нет.

Он увидел, что она направилась к ручью. Эллиот поднял с земли оброненные ими бутылки, выпрямился и посмотрел на Джейка. Когда их глаза встретились, Эллиот вышел из ажурной тени деревьев на нещадно палящее солнце. Джейк встретил его на полпути.

– Джейкоб. Как поживаете?

– Не жалуюсь.

– Мы с Вивиан очень сожалеем о вашем разрыве с Колли. Жаль, что у вас ничего не вышло.

– Ценю ваше участие, сэр. Пожалуй, мне стоит сразу вас предупредить: я в курсе происходящего.

– Она вам доверилась?

– Не совсем так. Можно сказать, я вырвал у нее признание.

– Что ж, прекрасно. Прекрасно, – повторил Эллиот, растирая ладонью затылок, чтобы снять напряжение. – У меня стало чуть легче на душе. Теперь я знаю, что рядом есть близкий человек, на которого она может опереться.

– Опираться она не хочет. Это одна из наших проблем. Но я все-таки держусь поблизости.

– Скажите, пока она не вернулась, мне следует беспокоиться о том, что здесь произошло? Я имею в виду это убийство.

– Если вы спрашиваете, имеет ли это какое-то отношение к ней, мой ответ: нет. Я никакой связи не вижу. К тому же, как я уже сказал, я буду держаться поблизости.

– А когда вы приостановите раскопки – в конце сезона?

Джейк кивнул.

– У меня есть кое-какие соображения на этот счет. – Он взглянул через плечо Эллиота на Колли, направлявшуюся к ним по полю. – У меня большие планы, сэр.

Колли понимала, что это малодушие, но ничего не могла с собой поделать. Она позвонила Лане и попросила ее организовать встречу с Сюзанной у себя в конторе на следующий день. Она предпочла бы оттянуть неизбежное на более поздний час, но у Ланы было свободное «окно» в три. А придумывать отговорки и откладывать встречу на более позднюю дату Колли сочла совсем уж возмутительным малодушием, которому у нее не было оправдания.

Она попыталась сосредоточиться над ежедневным отчетом, но не преуспела. Попробовала читать книгу, увлечься старым фильмом по телевизору, но результат был тот же. Съездить прокатиться? Глупо. Ей некуда было ехать, и, куда бы она ни приехала, нечего было там делать. Пожалуй, пора бросить эту осточертевшую ей комнату в мотеле и разбить лагерь прямо на месте раскопок. Эта мысль ей понравилась и даже отвлекла ненадолго.

Но пока у нее нет другого пристанища, ей оставалось довольствоваться комнатой двенадцать на четырнадцать футов с единственным окном, твердокаменной кроватью и ее собственными беспокойными мыслями.

Она бросилась на постель и открыла обувную коробку. Ей не хотелось читать письма, но, судя по всему, она была обречена прочесть хотя бы еще одно.

На этот раз она вынула письмо наугад.

«С днем рождения, Джессика. Сегодня тебе исполнилось пять лет.

Счастлива ли ты? Здорова ли? Помнишь ли ты меня хоть какой-то частичкой своего сердца?

Здесь у нас сегодня такой чудесный день. В воздухе уже чувствуется осень, но слабо, совсем чуть-чуть. Тополя едва-едва начинают желтеть, а куст перед бабушкиным домом уже весь красный, как огонь.

Сегодня утром ко мне пришли обе твои бабушки. Они знают, прекрасно знают, что для меня это трудный день. Родители твоего папы поговаривают о переезде во Флориду – может быть, на будущий год или года через два. Говорят, они устали от зим. Я вот, например, не понимаю людей, жаждущих лета круглый год.

Обе бабушки думали, что мне станет легче с их приходом. Они старались отвлечь меня разговором, у них обеих были планы на этот день. Они хотели взять меня с собой. Предложили поехать в торговый центр в Западной Виргинии. Там построили новый центр со множеством терминалов. Они предложили присмотреть подарки к Рождеству, а потом пообедать в ресторане.

О господи! Неужели они не видят, что я не хочу никуда ехать? Не нужна мне компания, веселье, этот торговый центр. Сегодня мне хотелось побыть одной. Я их обидела, но мне все равно.

Не могу я принимать близко к сердцу их обиды.

Бывают минуты, когда мне хочется кричать. Визжать. Выть. Просто выть и выть без остановки. Потому что сегодня тебе исполняется пять лет, а я не могу тебя найти.

Я испекла тебе именинный торт. Воздушный торт-безе, и я покрыла его розовой глазурью. Он очень красивый. Я украсила его пятью белыми свечками, зажгла их и спела тебе «С днем рожденья!».

Я хотела, чтоб ты знала, что я испекла тебе торт и зажгла на нем свечки.

Я не могу рассказать об этом твоему папе. Он расстраивается, и мы с ним начинаем ссориться. А еще хуже, когда он замыкается в себе и молчит. Но мы-то с тобой знаем!

Когда Даг вернулся домой из школы, я отрезала ему кусок торта. Он выглядел таким серьезным и печальным, когда сел за стол и съел его. Хотела бы я объяснить ему, что испекла тебе торт, потому что все мы помним о тебе.

Но ведь он всего лишь маленький мальчик.

Я не отказалась от тебя, Джесси. Я не забыла тебя.

Я люблю тебя.

Мама».

Сложив письмо, Колли представила себе, как Сюзанна зажигает свечи и поет «С днем рожденья!» в пустом доме призраку своей маленькой дочурки.

И еще она вспомнила слезы на лице своего отца.

«Любовь, – подумала она, убирая коробку, – часто несет с собой боль. Просто поразительно, почему люди до сих пор ищут любовь, стремятся к ней, грезят о ней!»

Наверное, потому, что одиночество еще хуже.

Колли больше не могла оставаться одна. Она сошла бы с ума, оставшись в одиночестве в этой комнате. Она уже взялась было за ручку двери, но остановила себя в последний момент, сообразив, куда направляется. К Джейку. Он ведь в соседней комнате. Но зачем? Чтобы заглушить боль сексом? Вытеснить одиночество разговором о делах? Затеять ссору?

Любой из вышеперечисленных вариантов устроил бы ее.

Но ей не хотелось бежать к нему со своими бедами. Она прижалась лбом к двери. Она не имела права бежать к нему. Вместо этого она открыла футляр с виолончелью, натерла смычок канифолью и устроилась на шатком стуле. Она подумала о Брамсе, даже прижала смычок к струнам, но в последний момент передумала и покосилась на стену, отделявшую ее от комнаты Джейка. Если ей нельзя бежать к нему, это еще не значит, что она не может заставить его прибежать к ней.

Конечно, это тоже малодушие, но что такое один акт малодушия в глобальном масштабе? Песчинка, капля, миг…

Эта мысль взбодрила Колли, и она даже улыбнулась лукавой улыбкой, ударив по струнам и выводя первые ноты.

Потребовалось не больше тридцати секунд. Он заколотил кулаками по смежной с ее комнатой стене. Усмехнувшись, она продолжала играть.

Он продолжал молотить по стене.

Через несколько секунд стук в стену стих, она услыхала, как хлопнула его дверь, а через секунду он забарабанил в ее дверь.

Колли не спеша отложила смычок, прислонила инструмент к стулу и пошла открывать.

Он был взбешен, и вид у него был чертовски сексуальный.

– Прекрати!

– Прошу прощения?

– Прекрати, – повторил он и слегка толкнул ее. – Я не шучу.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. И не смей толкаться. – В ответ она тоже толкнула его.

– Ты прекрасно знаешь: я терпеть не могу, когда ты это играешь.

– Я имею право играть на виолончели, когда захочу. Сейчас всего десять – детское время. Я никому не мешаю.

– Мне плевать, который сейчас час, можешь играть хоть до рассвета, но только не это!

– С каких это пор ты стал музыкальным критиком?

Он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь.

– Не придуривайся. Ты играешь тему из «Челюстей» [17] исключительно мне назло. Ты же знаешь, она действует мне на нервы.